В книге эссеиста и переводчика Роберта Пуцека речь идёт не только о животных. Автор обращается к произведениям величайших писателей, поэтов и философов в поисках ответов на вечные вопросы человеческого существования. Его персональный бестиарий повествует о любви, желании, страдании и смерти. Роберт Пуцек изучал социологию в Варшавском университете, но никогда не работал по специальности. Десять лет провёл в Амстердаме, несколько лет трудился докером. После возвращения в Польшу стал переводить с английского и голландского; писал для газет, в основном для «Речи Посполитой». Последние восемь лет живёт один в старой лесной хижине где-то у подножия Свентокшиских гор.

«Сборник эссе о животных как образах и символах. Личный бестиарий, составленный польским писателем, последние восемь лет живущим в лесной хижине у подножия гор. Пуцек протягивает нити ассоциаций между материальным миром животных и эфемерным пространством культуры: белки и древнеисландский эпос, слоны и трактаты Аристотеля, бизоны и испанский путешественник Франсиско де Коронадо, жемчужины и гностическая «Песнь апостола Иуды Фомы», волки и классификация пророческих снов по Филону. Книга в большей степени поэтическая, пусть в ней и много разного рода информации — к примеру, Пуцек на нескольких страницах описывает стадии спаривания улиток. Впрочем, надо признать, что и спаривание улиток у него тоже выглядит очень поэтично.

«Семнадцать животных» пленяют прежде всего языком, старомодным и избыточным. При чтении такой книги (спасибо переводчице) чувствуешь, что текст ещё лучится тем удовольствием, который испытывал при написании его автор: «Бабочка раскладывает крылья, и рисунок их чешуек оборачивается бурой влажной бездной, шоколадной пропастью глотки, обрамлённой жадно разверстыми губами ярко-алого цвета». Все эти воронята, брусника, валежник и дровяник, о которых пишет Пуцек, сидя у себя в старой лесной хижине, действуют почти как гипноз. Эти эссе были бы похожи на рассказы Виталия Бианки, если бы он увлекался античной философией, раннехристианскими трактатами и персидской поэзией.

«Семнадцать животных» — пример крайне уединённого письма. Достичь его, видимо, можно только пребывая в особенном духовно сосредоточенном состоянии, когда даже случайно увиденная белка способна вызвать многочасовые размышления о тайной природе беличьего участия в жизни человека. «Семнадцать животных» по степени экзистенциальной открытости напоминают прозу Сергея Соловьева. Соловьев вдохновляется индийскими заповедниками, Пуцек — польской природой, но оба с помощью письма пытаются ни много ни мало совместить пространство тела с пространством духа. Независимо от результата, сама эта попытка выглядит как яркий эстетический жест. У Пуцека такая мысль тоже есть: "Мир прекраснее всего тогда, когда наша мысль (как нам кажется) способна его истолковать"».

Полина Рыжова,
gorky.media

Перевод с польского — Ольги Морозовой