У Павла и Гуль были бабушка, мама и чудесный старый дом ― свидетель истории их семьи. Но всё меняется в одночасье: бабушка умирает, мама исчезает, а дети оказываются в детском приюте.

В романе для подростков Дина Сабитова, лауреат премии «Заветная мечта» за повесть «Цирк в шкатулке», говорит о настоящих ценностях: только семья и дом в современном мире, как и сто лет назад, могут дать защиту всем людям, но в первую очередь ― тем, кто ещё не вырос. И чувство сиротства, одиночества может настичь не только детей, оставшихся без родителей, но любого из нас, кто лишён поддержки близких людей и родных стен.

Павел ― тринадцатилетний подросток, но именно его Сабитова наделяет его почти инстинктивным чувством ответственности за семью. Он уверен, что пока стоит на месте их Дом, они с Гуль ― не сироты. И эта убежденность помогает преодолеть детям все препятствия, чтобы в итоге вернуться в него.

«Автор романа о подростках и для подростков всё время рискует выбрать неверный тон: можно неосознанно начать сюсюкать с уже вполне взрослыми людьми, скатиться в панибратство или занудство — примеров на отечественном книжном рынке более чем достаточно. При этом идея о том, что подросток не нуждается в заигрывании и не примет попыток им манипулировать, звучит чуть ли не революционно, отчего каждая честная и открытая книга для, условно говоря, четырнадцатилетних — большое событие.

<...>

В сравнительно небольшом тексте Сабитовой всего много: персонажей, событий, стилей, рассказчиков. Пересказать сюжет коротко кажется невозможным. Потому что какое тут «коротко», когда в одном тексте собраны и гиперреалистичные сцены из жизни двух сирот (например, попытка тринадцатилетнего мальчика украсть рис из супермаркета), и воспоминания домового Аристарха Модестовича о профессорской семье, в которой он жил в 1917-м, и рассуждения говорящей куклы Ляльки о загробной жизни (в духе булгаковского «каждому по вере его»), и полуобморочный бред восьмилетней девочки, только что услышавшей, что её мама умерла. Если совсем коротко: двое детей, мальчик Паша и его младшая сестра Гуль потеряли маму и попали в приют.

Казалось бы, тема сиротства — это уже очень много для одной книги: здесь и травма в связи с потерей близкого человека, и адаптация в приюте или в новой семье, буде таковая случится, и история взаимоотношений брата и сестры, у которых, кроме друг друга, никого не осталось. Но Сабитовой этого недостаточно: проработав все означенные вопросы, она обращается к проблеме дистанцирования сирот от привычного окружения, от детей, которые так и остались «просто детьми», — то есть, по сути, к проблеме вынужденного, экстренного выхода из детства. В этом смысле «Где нет зимы» — настоящий роман взросления в духе Сэлинджера и Харпер Ли.

Несмотря на то что взросление главного героя книги, мальчика Паши, проходит в таких тяжёлых условиях, сами его приметы вполне типичны для подросткового возраста. И главная из них — внезапно появляющаяся необходимость правильно расставить приоритеты. 

Однажды зимой Кира позвала меня на каток. А в тот день Гуль со своим классом ходила в кукольный театр <...> и мне надо было встретить сестру у театра и привезти домой. Я так Кире всё и объяснил, а она недовольным голосом сказала, что я слишком много нянчусь с сестрой. <...>Потом я ехал с Гуль в троллейбусе, и она пыталась мне рассказать про кота из сказки <...> а я на неё прикрикнул, чтоб замолчала. <...> Гуль тогда обиженно засопела, но всё равно не отстала:

— Мне же совсем немножко осталось! 

Интересно, что сказала бы Кира сейчас? <...> Заявила бы, что нельзя так глупо портить своё будущее?

Кира — одноклассница и, можно сказать, девушка Паши. Она выступает эталоном, по которому в книге измеряют «нормальность» подростка («нормальный» подросток — это среднестатистическое дитя, у которого нет насущной необходимости взрослеть и нести ответственность): походы в кино весной, языковая школа летом, постановки по шекспировским мотивам в школе осенью, лыжи зимой. И если ты хочешь быть нормальным подростком, то лучше никому не рассказывать, что у тебя в кармане последние сорок пять рублей, что мама уже несколько недель не появлялась дома, что в Центре временного содержания очень маленькая библиотека и что лыжи — не твой вид спорта. 

Нет, Кир, я не вывихнул ногу. Просто сломал крепление. <...> Вставать и идти? Я не хочу вставать и идти — хочу просто лежать и смотреть, как падает снег. Нет, Кир, я не псих. <...> Может быть, Кира права. Нормальный человек не будет лежать в снегу, в километре от человеческого жилья, на краю оврага, и смотреть, как опускаются сумерки. Значит, я ненормальный человек.

«Где нет зимы» — книга как раз для нормальных, для тех, кого дома ждут родители, бабушки и дедушки. Именно им Сабитова ненавязчиво, без лишней патетики говорит совершенно очевидные вещи, которые тем не менее нужно сказать: что взрослый человек не станет гнаться за тем, кто ему не подходит; что семья всегда на первом месте; что не нужно стесняться своих близких, даже если они ходят в цыганских юбках, разговаривают с манекенами и курят мундштук.

— Замучила вас бабушка песнями, — осторожно начал я разговор.

— Она здорово поёт, — откликнулась в темноте Кира. — Я таких романсов никогда не слышала. <...> Какая она у тебя...

— Какая? — насторожился я. — Какая? Странная, да?

— Ну... необычная, — согласилась Кира.

Бабушка Шура — королева ненормальных, настоящий паяц, мудрец под маской дурака — символ дома и семьи для Пашки и Гуль: именно Шура до самой своей смерти заботилась о детях, пока мама методично впадала в депрессию, именно Шура подсказала Паше, как подружиться с домовым, который впоследствии частенько помогал ребятам, именно Шура сшила для Гуль её говорящую куклу Ляльку, которая заботилась о девочке лучше, чем все воспитатели, вместе взятые. Шура — добрый дух этого романа: с принятия её чудачеств начинается взросление Пашки, стремление вернуться в её дом проходит через всю книгу, звучание её романсов знаменует чарующий, нереальный хеппи-энд. 

Кстати, отсутствие реализма в реалистичных вроде бы текстах часто ставят Сабитовой в вину. Вот как писательница рассказывает о том, почему её сестре не понравился «Цирк в шкатулке»: «Язык, она считает, хорош, просто замечателен, но ведь — сплошной сироп, совсем нет отрицательных героев, все-все мною заботливо сделаны хорошими. Это не книга, сказала, это дамское рукоделие, продукт “пролактиновых мозгов” мамашки. Я ведь и хотела написать безопасную книгу. Где — на самом деле — все плохие только до того момента, пока не нашли своё дело в жизни. <...> Это сказка ведь!» 

Упрёк можно отнести и к новому роману. Однако стоит ли? Кажется, фольклорные и фантастичные элементы в тексте присутствуют специально, чтобы «оправдать» его неправдоподобность: ведь это только в сказках чужие люди бросают всё и в корне меняют жизнь, лишь бы помочь двум малознакомым сиротам. Только в сказках свет, льющийся сквозь оранжевые занавески, превращает чужих людей в настоящую семью. Но, скорее всего, мы имеем дело с сознательной попыткой сделать мир лучше: ведь самое естественное желание, возникающее по прочтении этой книги, — превратить сказку в быль.»

Мария Скай,
интернет-портал OpenSpace

Читать отрывок

Никогда в жизни не видела девочек, остриженных наголо.

— Ты девочка или мальчик? — спросил Паша, когда её увидел.

— Щас как дам, — пообещала ему стриженая.

Мы все сидим за одним столом. Столовая большая, а нас почему-то мало, всего десять человек. Четыре совсем больших девочки, какие-то маленькие мальчики, Паша, я и эта стриженая.

Она появилась утром, сразу пришла на завтрак.

Нас кормят гречневой кашей, сосиской и какао с молоком.

Каша недосоленная, так что я ем сосиску и пью какао. А стриженая съедает все и закусывает двумя ломтями хлеба, посыпав их крупной солью.

До сих пор вторая кровать в моей комнате была пустая.

Я спала одна, большие девочки живут где-то в других комнатах и, кажется, в основном строят глазки Паше, а на меня вообще ноль внимания. Я не хотела никому говорить, что мне страшно спать одной, просто попросила, чтобы нас с Пашей поселили вместе.

Но воспитательница сказала, что так нельзя. Весь день вместе можно, а жить девочки и мальчики должны в разных комнатах.

Я не знаю, как зовут воспитательницу. На самом деле их тут не одна и они все разные. Молодые и старые. Но я специально не смотрю ни на кого и не хочу запоминать, как кого зовут.

Мы же тут ненадолго, зачем привыкать? Мама скоро найдется и нас заберет.

После завтрака стриженая девочка идет со мной в комнату, забирается на пустую кровать и начинает прыгать на ней как на батуте. Кровать скрипит и шатается, а стриженая болтает без умолку.